Каталог статей



выбор дизайна
Меню сайта
Категории раздела
мои статьи [13]
логика [3]
лингвистика [5]
программирование [0]
интеллект [1]
искусственный интеллект [2]
Наш опрос
Каким из творческих методов Вы чаще всего пользуетесь?
Всего ответов: 319
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0



Друзья сайта
  • История техники
  • ТехноОбои
  • Space Engine
  • Ты...
    Ads


    Приветствую Вас, Гость · RSS 03.12.2024, 07:35
    Главная » Статьи » лингвистика

    Лингвистика: задачи осознанные и неосознанные
    Решая эту задачу, индийские филологи раз­работали интереснейшую лингвистическую тео­рию, создали принципы лингвистического опи­сания, которые для Европы и в XIX веке в значительной мере оставались новыми.

    В Древней Греции было иначе.  Здесь начал разрабатываться целый комплекс естествен­ных наук во главе с философией, игравшей роль общей методологии. Грамматика греков формировалась как «лингвизированная логи­ка».

    В Арабском халифате — конгломерате на­родов, носившем это имя, — арабы не со­ставляли абсолютного большинства, но их язык был языком государства и культуры этого целого. Эту роль он должен был от­стаивать перед лицом сильных соперников: древнеперсидскпй, фарси, например, уже имел многовековую письменность, когда арабский делал в культуре лишь первые шаги. Поэто­му развитие, «окультуривание» арабского языка было делом большой политической важ­ности, и лингвисты здесь были остро необхо­димы. За короткий срок они разработали си­стему грамматических норм, описали звуко­вой строй арабского языка, составили десят­ки томов словарей. Все это позволило диа­лекту номадов, кочевников, стать языком бо­гатой и пышной культуры. На нем были соз­даны классические художественные творения, развилась своеобразная поэтическая традиция, оказавшая глубокое влияние на позднейшие культуры Востока; на нем были написаны и научные сочинения по разным областям зна­ния.

    Корни европейской лингвистики, как и всей нашей культуры, уходят в античность. Но она была вызвана к жизни другими причинами, и пройденный ею путь тоже своеобразен

    В Европе средневековья языком не только церкви, но и всей общественной жизни была латынь. На ней фиксировались законы, шло делопроизводство, писались научные сочинения, велись ученые диспуты. Многочисленные живые языки Европы оставались, по суще­ству, бесписьменными диалектами. На них го­ворили дома, на рынке, на площадях и доро­гах, и только. Само понятие правильности не имело к ним отношения. Образованные лю­ди смотрели на них с глубоким пренебреже­нием и видели в них «сплошную неправиль­ность». Лексикон этих диалектов был слиш­ком беден и примитивен, чтоб говорить о серьезных предметах — о религии, филосо­фии, морали, политике.

    Самосознание формирующихся народностей, созревающих наций пробуждается в эпоху Возрождения. Данте Алигьери был первым, кто отважился написать глубокое философское и художественное произведение на презренном живом итальянском. И оказалось, что это возможно... В Англии эту роль сыграл Чосер, во Франции — Ронсар.

    Основоположником русского литературного языка признан А. С. Пушкин. Именно в его творчестве русская нация впервые осознала себя в своем языке, особенном и прекрасном.

    Обществу начинает казаться, что его соб­ственный литературный язык уже существует, раз на нем созданы великолепные тексты. Но это еще иллюзия.

    Как можно учить детей «пушкинскому язы­ку»? Ведь Пушкин сам, конечно, не знал, что именно делал он с русским словом, как удавалось ему находить слова и соединять их в гармонические построения. Чтобы кого- то учить такому языку, необходимо было извлечь из живых, дышащих мыслью и чув­ством текстов сухие абстрактные «правила». И эту задачу должны были решать лингвис­ты.

    Пока нет лингвистического описания языка, язык неуловим, бестелесен. Вокруг нас зву­чит пестрая речь, мы читаем разные тексты, иногда прекрасные, а иногда и скверные. Но речь отзвучала, книга закрыта — разве мы помним, как были построены фразы, какие слова, в каком порядке, в каких соединениях протекали через наше сознание? Мыслитель­ные процессы осуществляются в языковых формах, но, говоря и слушая речь, мы не осознаем этих форм.

    Грамматика — это «словесный портрет» языка. Он необходим, чтобы ощутить язык как единственную в своем роде, целостную си­стему, обеспечивающую нам возможность пе­редавать друг другу разнообразные оттенки возникающих у нас мыслей и чувств. И чем точнее, детальнее, богаче этот портрет, тем более тонкие оттенки смыслов оказываются доступными осознанию, тем богаче становит­ся духовная жизнь нации.

    «Первый лингвист» еще ничем не отлича­ется от обычного носителя языка, который «все умеет»: и говорить, и понимать, но сов­сем не знает, как это у него получается. И — заметим и подчеркнем — у него нет в запасе гех слов (терминов), в которых он мог бы го­ворить и думать о языке и его устройстве. Любой другой специалист в этом смысле с самого начала «богаче» лингвиста. В разго­ворном, даже бесписьменном языке есть на­звания растений и животных, минералов, кам­ней, почв, даже звезд. А слов «про язык» нету; именно потому, что людям не нужно думать о языке, чтобы на нем говорить. Только письмо заставляет их об этом заду­маться: писать надо учить и учиться. Слова «буква», «грамота», «книга» древнее, чем «предложение», «глагол», «предлог».

    Описывать язык — это значит одновремен­но создавать концептуальную призму, систему понятий и терминов, «имен» для языковых фактов, для возникающих в речи отношений между языковыми формами. Без этих имен нельзя увидеть, осознать самих фактов.

    Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой, в своем творчестве открывая русско­му обществу новое видение национальной жизни, неизбежно творили новое и в языке. И если бы лингвисты не работали в унисон с мастерами слова, если бы система норм не перестраивалась от поколения к поколению, если бы Достоевскому в школе внушали то же представление о языке, что и Пушкину, то русская нация не имела бы ни Достоевского, ни Толстого. Задача лингвистов, их социаль­ная функция тогда состояла в том, чтобы как можно быстрее превращать «новое» в «ста­рое», достижения мастеров, личностей — в достижения нации.

    ...Но наступает момент, когда литератур­ный язык, ради которого предпринималась эта работа, в основном сложился. Система норм устоялась и уже не меняется так быстро. Важнейшие принципы организации правиль­ной речи осознаны, описаны и переданы шко­ле. Текущая «служба языка» уже не требует такого, как прежде, напряжения сил. Нужна ли теперь наука о языке? Есть ли у нее еще другие задачи?

    В начале прошлого века перед европейским языкознанием возникла теоретическая задача совсем другого порядка, глубинно (но не пря­мо) связанная с предыдущей. Когда европей­ские народы осознали себя, свою «особен­ность» в мире, когда они признали свои язы­ки достойными уважения и интереса, проснул­ся интерес и к прошлому этих языков. А ког­да оказалось, что история языка может мно­гое рассказать и о далеком прошлом народа, о временах, от которых не дошло до нас да­же легенд, к лингвистике обратилось много светлых умов.

    На грани XIX и XX веков была высказана гипотеза о том, что многие языки Европы и некоторые языки Азии происходят от общего предка, давно уже исчезнувшего: русский и английский, армянский и шведский, таджик­ский, португальский, хинди и много других. Чтобы проверить эту гипотезу, надо было «спуститься вниз», прощупать руками все раз­вилки путей, восстанавливая былое единство за давно наступившим различием, и в итоге реконструировать «язык-предок». Если это удастся, гипотеза будет доказана.

    Ученые, работавшие в русле сравнительно-исторического языкознания, — «компаративисты» — достигли исключительной строгости в своих доказательствах, им удалось разрабо­тать великолепный понятийный аппарат кон­цепции.

    В шестидесятые годы прошлого века эта цель была в основном достигнута. Август Шлейхер представил миру целостное описание исчезнувшего праязыка: его звукового строя, грамматики и словаря. Он ощущал этот язык так непосредственно и реально, что написал на нем басню. И в известном смысле неваж­но сейчас, что его представление оказалось иллюзией, что его ученик, Иоганн Шмидт, очень скоро показал теоретическую недоста­точность его посылок и дополнил концепцию «генеалогического древа» языков своей кон­цепцией «волн»; из нее с очевидностью сле­довало, что того конкретного языка, на кото­ром была написана басня, никогда не суще­ствовало: слова, выражения, конструкции, составлявшие басню, были взяты из разных эпох развития языка, жившего тысячелетия..

    Но еще раньше интересы лингвистов начали раздваиваться. Рядом с задачей восстановить далекий праязык возникла другая: восстано­вить исторический путь каждого данного язы­ка — путь, единственный в своем роде, един­ственный и неповторимый. Это направление интересов внутри науки явно гармонировало с интересом формирующихся наций к своему прошлому. Они хотели знать, какие процессы привели их языки к тому состоянию, в кото­ром мы их застаем сейчас. Это был своего рода «социальный заказ», выполнявшийся лингвистами.

    За несколько десятилетий напряженной ра­боты лингвистов в разных краях Европы об­щая картина этих процессов существенно про­яснилась. Скрупулезно и четко были описа­ны изменения, которые претерпели системы склонения и спряжения, образование форм, наборы грамматических категорий, определя­ющие «лицо языка». Были фиксированы зако­ны превращения звуков...

    Вот с такими итогами лингвистика входит в XX век. В общем и целом она выполнила оба социальных заказа. Описав национальные литературные языки, она фиксировала системы норм грамматики, произношения, орфографии и словоупотребления. Тем самым была удо­влетворена острая потребность наций в еди­ном, нормированном средстве общения. Вычер­тив исторические траектории языков, линг­вистика удовлетворила интерес народов к этой стороне своего прошлого.

    Может быть, наука о языке должна закон­чить на этом свое творческое существование? Уйти со сцены, оставив после себя «инженер­ные службы»: составление новых словарей, учебников, службу обучения родному литера­турному языку в школах с соответствующей надстройкой по подготовке квалифицирован­ных кадров?
     

    * * *

    Лингвистам, начинавшим работать сто лет назад, досталась нелегкая творческая судьба. Они входили в науку, когда перспективы срав­нительно-исторического языкознания казались безбрежными, успех нарастал, будущее сули­ло надежды. А когда наступила зрелость поко­ления, горизонты сузились. Стало ясно, что главная задача уже решена, остается соби­рать после жатвы колосья. Тому ли хотелось посвятить жизнь? Но ученый только раз вы­бирает профессию...

    Фердинанду де Соссюру был 21 год, когда он в 1878 году написал работу о древней­шей системе индоевропейских гласных. Во­прос глубоко специальный, требовавший вы­сокого профессионального мастерства.

    Ф. де Соссюр выдвинул смелое предполо­жение, которое получило в науке имя «ларин- гальной гипотезы»: в праязыке-основе были звуки — он назвал их ларингальными, по предположительному месту их образования,— не сохраненные ни одним из языков-потомков. Определенные изменения гласных, которые не удавалось объяснить, опираясь только на уже известные звуки, можно объяснить, приняв версию о существовании этих исчезнувших звуков. Единственный след, оставленный ими, — эти самые изменения других звуков.

    Конечно, это была очень смелая гипотеза. Языкознание еще не знало такого, чтобы ре­конструировать звуки на основании «чистой теории». Всегда хоть какие-то из многочислен­ных потомков давали для реконструкций и фактическое основанне. Но впоследствии ги­потеза подтвердилась и получила название ларингальной теории: предсказанные Соссюром звуки действительно обнаружились «на своих местах», когда был открыт (дешифро­ван) хеттский язык, что случилось уж много позже.

    Дискуссии по поводу этой теории продолжа­ются и сейчас, но я не собираюсь в них вмешиваться. Меня интересует другое: Соссюр, начинавший свою научную, творческую жизнь как «чистый» компаративист, оказался осно­воположником так называемой «новой», «структурной» лингвистики. Его вторая, все­мирно известная работа — «Курс общей линг­вистики», перевернувшая многие представ­ления лингвистов, не была им завершена и опубликована при жизни. Она восстановлена по запискам студентов Женевского универси­тета и издана ими посмертно.

    Две выдающиеся и очень разные работы — «Мемуар» и «Курс общей лингвистики» — отмечают начало и конец творческой жизни этого лингвиста. И не странно ли, что именно он, начинавший с древнейшей истории, он, компаративист, ощущавший язык протяжен­ным во времени, воспринимавший его как процесс, выдвинул и обосновал тезис о том, что главная задача языкознания — изучать языковые системы совершенно безотноситель­но к их истории!

    Сейчас мы уже привыкли к такому взгля­ду, воспринимаем его как оправданный и да­же «естественный».

    Но в начале века этот тезис звучал иначе. Убеждение, что понять современный язык можно только через его историю, было тогда всеобщим. Многим лингвистам казалось тогда, что научное поннмание фактов современного языка — это и есть понимание того, как они возникли, сложились.

    Структурная лингвистика, восходящая к «Курсу» Соссюра, формировалась как особое научное направление в четкой оппозиции и к сравнительно-историческому языкознанию, и к традиционному «описательному» языкознанию, изучавшему современные языки. Но значит ли это, что сам Соссюр просто отказался от по­исков своей юности, перечеркнул то научное направление, в русле которого складывался как лингвист? Или все-таки «Курс» был твор­ческим продолжением той же традиции, тех же исканий?

    Я склоняюсь ко второму. Подлинно новое всегда творчески продолжает и развивает ста­рое, наследует ценности, добытые раньше, тем более, если в этом «старом» лежит ку­сок собственной жизни. Мне кажется, что ес­ли бы Соссюр не был автором «Мемуара», он не стал бы и автором «Курса».

    Изучая историю языка, компаративисты воспринимали его как живой, слаженный, развивающийся «организм». Их нередко упрека­ли в неправомерной биологизации своего объ­екта, и, вероятно, они действительно были в этом повинны. Но за этой аналогией, за этим выбором слова я вижу прежде всего прису­щее им восприятие языка как «целостности», которое естественно следовало из научных представлений, сформировавшихся в рамках этого направления.

    Однако компаративисты исходили из такого представления о целостности языка во многом интуитивно, и никто из них до Соссюра не сформулировал это ощущение в четкую кон­цепцию.

    Новое слово, произнесенное в «Курсе» Сос­сюра, состояло прежде всего именно в том, что каждый язык в любой момент своего раз­вития представляет собою слаженную, целост­ную систему, части которой взаимосвязаны и взаимообусловлены. Это было действительно новое слово; за ним стояла, из него развива­лась новая система представлений, новое на­учное мировоззрение.

    Осознание фундаментальных идей, уже ин­туитивно используемых, но еще не сформулированных, не положенных в основу нового научного мировоззрения, — особая самостоя­тельная задача. Такого рода рефлексия ста­новится необходимой ученому и науке в це­лом именно тогда, когда меняется общая установка работы, когда происходит пере­стройка задач и целей науки. К концу прош­лого века стало понятно, как развивались ев­ропейские языки, как они стали такими, ка­ковы они есть. И тогда наступила очередь но­вых вопросов: что такое язык и как он «работает».

    Соссюр дал на эти вопросы содержательные ответы, и за истекшие с тех пор 60 лет они были дополнены, развиты, уточнены. Мы те­перь понимаем язык не только как особого рода знаковую систему, но имеем уже пред­ставление о принципах ее внутренней органи­зации, начинаем понимать природу ее элементов, «языковых знаков» разного типа, ис­следуем их взаимные связи, взаимодействии. Приняв предложенное Соссюром разграниче­ние понятий «язык» (та знаковая система, ко­торая усваивается человеком, откладывается в его памяти и обеспечивает ему возможность говорить и понимать других людей, пользую­щихся этим же языком) и «речь» (процесс ис­пользования этой системы, этого «кода» людьми), лингвистика обрела новую задачу — исследовать язык на «службе у общества». В систему лингвистической теории органически втянулись и представления об обществе, «хо­зяине» языка, и об индивидуальном носителе языка. Именно люди, употребляя язык, неза­висимо от своей воли воздействуют на него и заставляют его развиваться.

    Современная лингвистика вплотную подош­ла к построению общей теории языка, к та­ким законам, закономерностям, принципам, ко­торые могут считаться общими, едиными для всех языков земли, хотя и являются каждый раз в новом конкретном обличье. Это значит, что она очень серьезно выросла как наука и методологически стала в один ряд с естество­знанием.

    За последние десятилетия лингвистика раз­вивается интенсивно. Описываются все новые языки разных систем, а те, которые уже были описаны раньше, исследуются во все более тонких деталях. Труд колоссальный и очень увлекательный для специалиста — постигать, как тонко организованы разные участки язы­ковой структуры, какую массу возможностей предлагает каждый язык своим носителям для выражения мысли.

     * * *

     Оглядываясь на историю лингвистики, мож­но видеть, что на каждом этапе своего разви­тия она решала не только внутринаучную, но и какую-то социальную задачу огромной важ­ности: будь это строительство национального языка или восстановление его истории, его «генеалогического древа». Лингвисты, зани­мавшиеся всем этим, иногда осознавали — а, наверное, еще чаще не осознавали — свою со­циальную роль в развитии культуры народа, общества. Подобные задачи легче всего фор­мулировать ретроспективно, когда они уже позади.

    И все же ученый должен верить в социаль­ную значимость своей работы, даже если он не видит прямой цели так ясно, как ему бы хотелось. Мне кажется, что лингвисты моего и старшего поколения, работавшие горячо и самоотверженно, эту веру имели, но четкого ответа на вопрос «зачем?» у нас не было. Мы понимали, что язык — это первооснова куль­туры, что современная культурная жизнь не­обходимо требует сознательного отношения к языку, накопления и развития научных зна­ний о нем. Понимали и то, что невозможно остановить начавшийся процесс познания. Лю­бопытство, унаследованное нами от обезьян, — великая сила, и мы без него, наверное, не стали бы людьми. Вспоминали и о практиче­ских выходах — школе, службе языка, при­кладных задачах... Все-таки, мне кажется, ба­ланс не вполне сходился, не уравнивались за­траты общественных н наших личных уси­лий — и тот «продукт», который имеет прак­тический спрос, то знание, которое потребля­ется не только нами самими, лингвистами-профессионалами, но и забирается у нас обществом,.. Может быть, мы работаем на буду­щее и когда-то, кому-то, зачем-то понадо­бится наш результат?

    Я думаю, что сейчас это будущее становит­ся почти осязаемым. Язык — это «фактура» мысли. Это не только средство ее выражения, передачи вовне. В языковой форме протека­ет ее становление, осуществляется ее бытие — для других, а тем самым для нас самих. Мысль может не выражаться ни звуком, ни буквой, когда мы думаем про себя. Но она не может не опосредствоваться знаками язы­ка, его «обеззвученными», «идеальными» структурами.

    Проникновение в природу языка, и именно в те тонкие его механизмы, знание которых совершенно избыточно с точки зрения гово­рения и писания, приближает нас к понима­нию механизмов мысли. И никакого другого способа проникнуть в природу мысли пока, по крайней мере, нет Сегодня содержание на­ших мыслей недоступно биофизическому или биохимическому исследованию. Самые тонкие методы этих дисциплин позволяют фиксиро­вать лишь сам факт протекания в мозгу ка­ких-то процессов и, может быть, меру их ин­тенсивности.

    О том, что именно мы думаем, можно уз­нать только из феномена речи. Всякая разум­ная речь осмысленна, то есть заключает в се­бе мысль. Она заключает ее не так, как скор­лупа ореховое ядро или одежда — тело, и не так, как действие заключает в себе свою цель. Мысль, «смысл», — это внутренняя сто­рона речевых построений. Поэтому речь мо­жет, должна и будет служить естественным «экраном» мыслительного процесса. Сегодня она — единственный доступный чувственному восприятию процесс, который можно исследо­вать объективными методами, чтобы проник­нуть в механизмы мысли.

    По мере того как этот факт осознается лингвистикой, центр ее внимания перемеща­ется с изучения системы форм — своего ро­да «анатомии языка» — на лингвистические механизмы порождения речи. Объект нашей науки начинает пониматься как «работающий язык», язык, обслуживающий мышление.

    А можно ли надеяться, что знание того, как естественным образом, сами по себе, про­текают мыслительные процессы, поможет нам улучшить, оптимизировать их протекание? Я думаю, что сейчас еще рано пытаться отвечать на вопрос положительно или отрицательно. Но все-таки мне хотелось бы сказать на эту тему несколько слов.

    В широких слоях общества, включая и вы­сокообразованную его часть, где-то под спу­дом живет убеждение, что можно «хорошо мыслить» и не уметь хорошо выражать свои мысли. «Кожура» может быть и корявой, а зернышко прекрасным... Люди с высшим и «супервысшим» образованием, наверное, го­раздо реже говорили бы о себе: «Ах, я сов­сем не умею писать!», если бы они отда­вали себе ясный отчет в том, что в этих сло­вах заключается самооценка их способности мыслить!

    Если наша наука сумеет донести этот факт до общественного сознания, то станет реаль­ной и сугубо практическая задача обучения людей «нормативному мышлению», которая, конечно же, должна решаться через овладе­ние общими принципами организации связной речи. Эта задача естественно, органически вы­растает из тех задач, которые ставит перед собою школа сегодня. Но вместе с тем это и другая задача, потому что постановка ее исходит из другого понимания отношений между словом и мыслью.

    Так называемая «работа по развитию речи» до тех пор будет оставаться мертвой, пока она будет пониматься как «развитие речи», а не развитие мысли, мыслительных способ­ностей человека. Способности сами по себе — это же лишь потенции, это только то, что че­ловек «мог бы уметь», а не то, что он умеет, чему он научился.

    Конечно, в современном обществе врожден­ная способность человека овладевать элемен­тарными нормативами мышления с первых лет жизни, когда ребенок овладевает родным языком, развивается множеством самых раз­ных путей. Этих путей так много, что пере­числять их не имеет смысла. Но между всеми ими есть одна существенная общность: все они косвенные. Я убеждена, что наряду с этими косвенными путями необходим и будет когда-то проложен и прямой путь, лежащий через овладение глубинными механизмами ре­чи-мысли. Первым шагом на этом пути дол­жно быть осознание того, что дурная, коря­вая речь — вернейший сигнал неумения мыс­лить. А также и того, что это двойное уме­ние — говорить и мыслить, писать и мыс­лить — есть не только и не столько «дар божий», сколько результат целенаправленной работы. 
                                     

      "Знание-Сила" сентябрь 1975 №579

      для справки

    Майя Ива́новна Череми́сина (род. 30 сентября1924) — российский лингвист, доктор филологических наук, профессор Новосибирского государственного университета, главный научный сотрудник Института филологии СО РАН, заслуженный деятель науки РФ; глава новосибирской синтаксической школы. Труды по общей и русской лексикологии, теории синтаксиса, синтаксисурусского языка и языков коренных народов Сибири.


    В статье ни словом не упомянуто о работе филологов над пониманием того, как мы "расшифровываем", понимаем (да простят мне тавтологию) текст. Так как статья была написана довольно давно, (а также в силу гуманитарного образования)  простим автору его невольное упущение. Основная филологическая задача сегодняшнего дня - создание словарной и понятийной базы для подготовки и реализации алгоритмов, способных адекватно понимать человеческую речь, смысл текстов. (При этом никто не отменял задачу противостояния несказанно усилившемуся, по сравнению с 1974 годом, когда была написана данная статья, давлению на русский язык. Как со стороны английского, так и со стороны многочисленных мигрантов, изъясняющихся на "пиджин русиш".)

    Категория: лингвистика | Добавил: Digit (09.02.2011) | Автор: Майя Ивановна Черемисина
    Просмотров: 2776 | Теги: филология, язык, история, черемисина, цели, лингвистика | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Сделать бесплатный сайт с uCoz